Я только-только поступил в университет и перебрался из родительского дома в Геленджике в Москву. Уже будучи студентом, обратился к врачу-дерматокосметологу по, казалось бы, пустяковому поводу — подростковые прыщи. Врач подошла к делу основательно и настойчиво рекомендовала выяснить глубинную причину проблемы — и только потом разбираться с внешним проявлением и улучшать состояние кожи. Я сдал кровь на анализ, тот показал снижение лейкоцитов. Я сначала не придал этому значения — мало ли, стресс из-за переезда, поступления, первый курс…

Однако врач проявила настороженность, и я получил направление на биопсию костного мозга. Результат пункции обычно бывает готов через 2–3 дня, но мне позвонили в тот же вечер, а уже на следующий день госпитализировали в НМИЦ гематологии Минздрава России и, конечно, позвонили моим родным.

Врач объяснила, что при остром миелобластном лейкозе снижаются лейкоциты, которые отвечают за иммунитет, и заменяются бластами. Уничтожить бласты помогут несколько курсов химиотерапии, а потом — пересадка костного мозга. Мне было странно и страшно, ведь я пришел в больницу своими ногами. Разве с такой серьезной болезнью может не быть таких же серьезных симптомов? Какое отношение это все имеет ко мне?

Сначала все в семье были в шоке, но это продлилось недолго. Мои родные — очень сильные люди. На следующий день мама уже прилетела ко мне в Москву. Ее ввели в курс дела специалисты НМИЦ гематологии Минздрава России, и мы начали вместе с врачами разрабатывать план моего выздоровления. Вариант, при котором все может закончиться иначе, мы не рассматривали.

Я чувствовал невероятную поддержку в течение всего лечения, и не только от мамы. Прежде я даже не подозревал, сколько людей из разных городов помнят обо мне и моей семье и хотят нам помочь. Это, конечно, было невероятным откровением. Казалось бы, уже давно потеряна связь. Не знаю, что бы было, если бы не такая поддержка со стороны близких, родных, знакомых...

Мне начали делать химиотерапию буквально через 4 дня после госпитализации. Ко дню рождения я уже заканчивал первый курс «химии». Свой день рождения я праздновал в больнице, с мамой.

В целом ко мне мог прийти кто-то еще, но из-за уже начавшегося лечения к такому посетителю предъявлялись очень строгие требования. Например, он должен был быть абсолютно здоров, с собой нужно было принести запасную одежду, обувь и так далее. Любой неосторожный контакт с внешним миром для меня на тот момент был крайне опасен. Друзья по разным причинам этим строгим требованиям не соответствовали. Но они, зная, что мне нравится смотреть одного блогера — Амирана Сардарова, смогли с ним как-то связаться и устроили его визит ко мне в больницу!

Амиран не испугался всех этих жестких требований, все их выполнил, пришел ко мне. Я был невероятно впечатлен! Я увидел его вживую, мы немного пообщались, это было невероятно трогательно. И поступок Амирана, и желание моих друзей поддержать меня.

В Геленджике у меня оставался младший брат. Ему было 9 лет, когда мама уехала ко мне и сказала ему: «Андрей немножко заболел, ему нужно помочь. Как он выздоровеет, вместе вернемся домой». Ребенку довольно сложно объяснить в деталях, что конкретно происходит, поэтому, естественно, для него информацию упрощали.

Мое лечение затянулось, врачи сказали, что надо делать пересадку костного мозга, искать донора. Донором может стать и совершенно посторонний человек, но в первую очередь всегда проверяют родственников, причем братья и сестры подходят гораздо чаще, чем родители. Костю привезли в Москву — сдавать кровь для HLA-типирования, чтобы проверить нашу совместимость. Совпадение потенциального донора и пациента по HLA-генотипу — обязательное условие для того, чтобы трансплантация костного мозга была успешной. И оказалось, что мы не просто братья, а на 100% генетические близнецы!

Но был важный нюанс. К моменту, когда требовалась пересадка, Косте только исполнилось 10 лет, у него был маленький вес — всего 30 кг. Я же весил 90 кг, и врачи говорили, что это довольно большая разница, потому что в зависимости от веса донора можно брать только определенное количество стволовых клеток — и мне может их не хватить.

Брату сейчас 17 лет, у него многое из памяти ушло, но он вспоминает, что для него не было варианта не помогать мне. Он просто делал все, что нужно, чтобы я выжил, по-другому он поступить в этой ситуации просто не мог.

После того, как совместимость выявили, а брат, родители и врачи дали добро на трансплантацию костного мозга, Косте рекомендовали побольше есть. За месяц ему удалось увеличить вес до 36 кг — и это было очень важно.

Не помню, сколько именно курсов химиотерапии я прошел перед пересадкой. В начале февраля мы начали лечение, пересадка состоялась в июне. Я на тот момент был в ремиссии — это обязательное условие для трансплантации. Зато я очень хорошо помню сам день пересадки. Костю накануне привезли в больницу, а на следующий день положили под наркоз для проведения процедуры донации.

Обычно, если донор взрослый, то забор гемопоэтических стволовых клеток похож на донацию компонентов крови, например, тромбоцитов: человека подключают к специальному аппарату, который отбирает стволовые клетки, затем кровь возвращается обратно в кровоток донору. Это длится несколько часов. Однако в моем случае донору было 10 лет, и костный мозг было решено брать из тазовой кости под общим наркозом.

Я уточнял: у брата взяли 400 мл клеток костного мозга. Для его возраста и веса это был максимальный объем, а для меня это было минимальное количество, которое могло помочь. Был риск, что не хватит. Переживали и за меня, и за брата, он же такой маленький, хоть и очень смелый. Но мы все равно верили в лучшее — и оно свершилось.

В 9 утра у Кости взяли клетки, а в 12 мне сделали пересадку. Мне наркоз не понадобился, я просто лежал с капельницами, как при обычном переливании крови.

Некоторое время я, естественно, оставался под наблюдением врачей, но в целом у меня пересадка прошла довольно гладко. Первый год я чуть ли не каждую неделю приходил сдавать анализы, чтобы врачи видели, что не происходит реакции «трансплантат против хозяина», когда пересаженные клетки отторгаются. Затем эти визиты становились все реже. Прошло уже 7 лет, и сейчас я езжу показываться врачам раз в год.

На Косте донорство костного мозга никак не сказалось ни в моменте, ни в будущем: какого-то особого периода восстановления, плохого самочувствия, осложнений — просто не было. Да, ему было страшновато, когда ложился под общий наркоз, но не более того.

Я очень благодарен своему брату за то, что он для меня сделал. Сам он на все мои слова благодарности всегда повторял, что для него это было само собой разумеющимся, без вариантов, он не мог поступить иначе, и если бы потребовалось сделать это снова — сделал бы без раздумий.

Однако далеко не у всех пациентов есть братья и сестры. И даже если есть — идеальные совпадения с ними бывают не так часто. Поэтому я очень рад, что сейчас о донорстве костного мозга говорят больше. Конечно, нельзя призвать человека делать что-то, что у него не идет изнутри, к чему не лежит душа, но можно и нужно рассказывать, что существует трансплантация костного мозга, что она нужна смертельно больным людям. И что очень важно вступать в регистр доноров, чтобы находить и спасать своих генетических близнецов.

«Новость о болезни Андрея была для меня настоящим шоком. Но у нас все было очень стремительно. Вечером я узнала о диагнозе сына, уже ночью вылетела в Москву, потому что мне сказали, что без родителя несовершеннолетнему начать «химию» не могут. Я ничего не знала о лейкозе, про пересадку костного мозга слышала впервые, не представляла даже, как это происходит. Но в больнице врачи все подробно мне объяснили. Помню, была как в тумане и то и дело меняла маски на сухие — они быстро намокали от слез. Но слезами горю не поможешь, и мы как можно скорее приступили к лечению.

После первого курса «химии» ремиссия не наступила. Тогда нас спросили, есть ли еще дети в семье, и после положительного ответа сказали, что важно привезти Костика в Москву и сделать типирование, чтобы выяснить, может ли он стать донором костного мозга для старшего брата.

Когда выяснили, что Костя подходит на 100%, плакали все, даже врачи — от радости. У сыновей была большая разница в весе, и врачи велели, чтобы за тот месяц, что Андрей проходит «химию», мы откормили Костю. Ребенок ел все, что ему давали, лишь бы только быстрее набрать килограммы.

Врачи заверили, что никакой угрозы младшему ребенку нет, что объем костного мозга восстанавливается через короткий промежуток времени. Сам Костя о том, как сдавал костный мозг, почти ничего не помнит, 7 лет прошло. Он вышел из наркоза и очень быстро восстановился. И никаких негативных последствий для его здоровья мы потом тоже не наблюдали, несмотря на его малый вес и возраст.

Через три дня мне врачи сказали, что Костика уже можно отправлять домой. Но я решила, пусть остается в Москве — он очень поддерживал и меня, и брата, пока мы ждали информацию, точно ли все прижилось, точно ли все хорошо с Андреем.

После этой истории наша семья очень сплотилась. Мы стали добрее, мудрее, терпимее друг к другу и к окружающим. И сейчас стараемся другим помочь, убедить в том, что надежда очень важна.

У Андрея есть видео, где Костик на Дне донора в НМИЦ гематологии говорит речь. Он сказал там такие слова: «Не бойтесь, помогайте людям, если бы каждый человек стал донором, вы бы спасли очень много жизней». И это 10-летний ребенок! Я его спросила: «Костя, кто тебя научил?» А он: «Мама, я сам придумал!»